Не так важно, чему человек учился, важно, что он закончил, утверждает гендиректор рекрутинговой фирмы ComTel Personnel Любовь Куликова. “Раньше наши клиенты часто выражали желание нанять человека, например, только с гуманитарным или только с техническим образованием. Сейчас такие требования встречаются все реже. Люди смотрят прежде всего на качество вуза, который окончил претендент. На одно место могут равно претендовать окончившие как физфак, так и психфак МГУ. А у выпускника каких-нибудь "рогов и копыт" несравнимо худшие шансы независимо от того, сколь профильным и дорогим было его образование”.
*Mobius М., Schoenle R. The evolution
of Work. NBER WP.
Vol. 12694.
Nov. 2006.
** Денисова И., Карцева М. Преимущества инженерного образования: оценка отдачи на образовательные специальности
в России. Препринт WP3/2005/02. -
М.: ГУ ВШЭ, 2005.
А как же знаменитый принцип Адама Смита? Основоположник экономической теории был убежден в том, что все более глубокое разделение труда — синоним прогресса. Положим, в России рынок еще зеленый. Но ведь и в “новой экономике” разделение труда уменьшается, так что экономистам приходится искать для эволюции труда новую теоретическую платформу.
ВПЕРЕД, К АРТЕЛЬНОМУ ТРУДУ
Гарвардский экономист Маркус Мебиус и его принстонский коллега Рафаэль Шонле считают, что эволюция организационных структур пошла по кругу и теперь на новом уровне возвращается к артельному труду — когда опытный ремесленник работал над продуктом от начала и до конца*. “Технологии каретной мастерской XIX в. и японского перенастраиваемого автомобильного завода различаются колоссально. Однако в плане организации труда у них гораздо больше общего друг с другом, чем с конвейером 20-х годов прошлого века, где собирали Ford модели Т”.
Неизвестно, какие знания и навыки понадобятся в будущем. Учиться придется всю жизнь. Рынок труда все менее стабилен. В первую очередь нужно учить учиться, а уж потом — постигать специальность. Мебиус и Шонле поясняют, откуда взялись эти банальные сегодня лозунги. Вот главные пружины организационных реформ: рост производительности труда, глобализация и уже в третью очередь IT.
В эпоху индустриализации массовое производство было негибким: заводы и фабрики выпускали ограниченный ассортимент товаров, спрос на которые был предсказуемым. В этих условиях, по Смиту, производительность увеличивалась с ростом специализации трудящихся. Но уже к 60-м годам прошлого века ситуация начала меняться: рост производительности и конкуренции сделал привлекательными нишевые рынки, и туда устремились новые игроки. У покупателя появилась возможность получать за ту же цену товар, более приспособленный к его нуждам. А значит, с точки зрения производителя, более разнообразный. “В 70-е и 80-е годы резко увеличилось разнообразие товаров в универсальных магазинах. Больше вещей стали продавать со скидкой, потому что приходилось чаще обновлять ассортимент”, — констатирует Мебиус. Вскоре подоспела глобализация, открывшая рынок для многих нишевых продуктов. “Взять, к примеру, Porsche, — рассуждает гарвардский экономист. — Эти автомобили в нынешнем виде не могли бы выжить на рынке, если бы их потребляли только в Германии”.
Глобализация начала давить на рынки труда 20-30 лет назад, а в последние 5-10 лет к ней присоединилась IT-революция. Началась она, конечно, раньше, но много времени ушло на разгон. В 1980-х гг. нобелевский лауреат Роберт Солоу говорил, что компьютеры видны везде, кроме статистики производительности труда. Недавно он изменил свое мнение: компьютеры мощно повлияли на производительность, но произошло это уже в 1990-е гг. Например, авиакомпаниям потребовалось время, чтобы разобраться, как с помощью Интернета наладить торговлю авиабилетами так, чтобы и расходы сократить, и пассажирам было удобней.
Многие информационные технологии ярче всего проявили себя не на тех задачах, для решения которых были придуманы, считает Мебиус. “Штрихкоды в 1970-х первоначально были введены, чтобы избежать человеческих ошибок на кассах, — напоминает он. — И только потом стали использоваться для складского учета и контроля движения товаров”. А еще штрихкоды помогли Мебиусу и Шонле с цифрами в руках подтвердить свои теоретические построения.
ПОЛОСАТЫЙ КЕЙС
IT-революция изменила рынок труда потому, что усилила влияние потребителей на производителя. Человек дома решает, в какой конфигурации ему через несколько дней соберут компьютер Dell. Или, может быть, не Dell? Это увеличивает гибкость и непредсказуемость рынков товаров, услуг и, следовательно, рынка труда. Автоматизация учета, например, с помощью штрихкодов позволяет производителю раньше узнать, какой товар пользуется, а какой не пользуется спросом, и он лучше реагирует на изменения рынка.
Взяв американский классификатор отраслей SIC, Мебиус и Шонле обратили внимание, что в разных отраслях штрихкодирование вводилось в разные годы. Посмотрев, как это влияло на образовательный уровень сотрудников, экономисты увидели явную зависимость: введение штрихкодов в отрасли повышало планку требуемого образования в вакансиях. В среднем — с уровня выпускника школы почти до уровня выпускника колледжа. Может, это просто общее влияние компьютеризации? Проконтролировав свою зависимость по уровню инвестиций в IT, Мебиус и Шонле показали, что введение штрихкодов имеет заметный самостоятельный эффект. Важно, подчеркивают экономисты, что тенденция не вызвана увеличением спроса на небольшое количество высокообразованных специалистов, — смещается середина образовательного спектра.
“В нашей модели эра массового производства выглядит переходным этапом, когда экономика масштаба, воплощенная в механизированном производстве, ограничивала уровень кастомизации”, — заключают экономисты.
Увеличение гибкости производства, говорит Мебиус, связано со сменой организационной модели: “В коллективе с жестким распределением ролей возникают узкие места — сотрудники с самой низкой производительностью. Работа в команде подразумевает выход за рамки узкой специализации. Это расширяет бутылочное горлышко и дает свободу маневра. Конечно, она достается не бесплатно — повышаются расходы на обучение, переключение задач и наем сотрудников c более высоким уровнем образования”.
ВЕЛИКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Переход России от социализма к капитализму экономисты привыкли исследовать как самобытное, нетипичное явление. Но что, если посмотреть на вещи под другим углом? “Мы не знаем, какие навыки и умения нам будут нужны завтра”, — твердят на лекциях гуру бизнес-образования. Вот и советская молодежь, выбиравшая жизненный путь в 1980-х, не могла предполагать, как все повернется через несколько лет и какое образование больше пригодится в жизни. В новой жизни.
Ирина Денисова и Марина Карцева из ЦЭФИРа изучали, какую отдачу дает общее и специальное образование в России переходного периода. “Мы ожидали увидеть положительную отдачу на юридическое и экономическое образование и увидели ее, — рассказывает Денисова. — При переходе от плановой к рыночной экономике рост спроса на этих специалистов предсказать нетрудно”. Удивило другое: высокая отдача на среднее и высшее техническое образование**. “Инженеры, которые трудятся в основном не по прямой специальности — работы их профиля просто умерли, — зарабатывают больше, чем неинженеры”, — удивляется Денисова. Объяснений успехам инженеров в переучивании, по ее мнению, может быть два. Вдобавок к инженерной специальности их широко знакомили с образцами решения трудных естественнонаучных проблем. Благодаря этому им по плечу любые задачи. “А высокие требования к абитуриентам и трудный курс подразумевали отбор в инженеры наиболее способных”, — допускает экономист.
Так что не стоит расстраиваться тем, кто годами проливал пот, осваивая никому не нужные навыки. Главное, что проливали. Все равно высшее теперь уже никогда не будет законченным.
